Одна из вещей позаимствованных мною из снов, которую я могу использовать в своих историях, является возможность образного повествования о событиях, о которых я не хотел бы говорить напрямую. Я всегда использовал их, точно так же, как вы используете зеркало, чтобы увидеть то, что вы не видите прямо перед собой, точно так же, как вы смотрите на свою прическу сзади. По мне, это как раз то, для чего и предназначены сны. Я думаю, что сны это путь, который использует человеческий разум для того, чтобы проиллюстрировать природу возникших перед ним проблем. Или, возможно, это даже путь для иллюстрации ответов на языке образов на эти проблемы. Когда мы оглядываемся на наши сны, то видим, что они распадаются, как только свет дотрагивается до них. Вы можете увидеть сон, можете с яркостью вспомнить, о чем он, но через десять-пятнадцать минут (если это был не экстраординарно яркий сон или не экстраординарно хороший сон) он исчезает. Все выглядит так, как будто мозг - это каучук и вы должны затронуть его действительно сильно, чтобы оставить впечатление, которое, в конечном счете, не сотрется.
Есть одна особенность во снах, особенность знакомая абсолютно всем - это помещение обычных предметов в очень причудливые обстоятельства или ситуации.
Итак, так как это тема нашего разговора, я могу сказать, что использование снов - очевидный способ создать чувство сверхъестественности в реальном мире.
Я полагаю, что возможно наиболее поразительный пример это сон, который я использовал в Судьбе Иерусалима.
Cейчас я могу припомнить что-то около пяти-шести по-настоящему ужасных кошмаров за всю мою жизнь (что совсем не плохо, если вспомнить, что она перевалила за 44).
Но я не могу забыть один чрезвычайно плохой сон, приснившийся мне в возрасте девяти-десяти лет.
Это был сон, в котором я
поднялся на холм, на котором стояла виселица. Вокруг виселицы летали птицы. На ней висел человек.
Он умер не из-за сломавшейся шеи, а от удушения. Я мог это сказать, потому что его лицо было все фиолетовое и опухшее.
И, как только я подошел близко к нему, он открыл глаза, протянул свои руки и схватил меня.
Я проснулся в своей кровати, крича, вытянувшись в струну. Мне было жарко и холодно одновременно, и я был весь в мурашках. Мало того, что я не мог заснуть в течение нескольких последующих часов, я не мог заставить себя выключить свет в течение нескольких недель. Я до сих пор могу видеть это с той же ясностью, как тогда, когда это произошло.
Годы спустя, я начал работать над "Судьбой Иерусалима". Я знал, что история должна быть про вампира, который приехал в Соединенные Штаты из-за границы. Я хотел поселить его в страшный старый дом. Я уже продвинулся достаточно далеко в моих мыслях в нужном направлении. И когда я примеривался к дому с привидениями, то внезапно, каким-то образом, которым ваш мозг находит решение, парень, работавший в моем мозгу в творческом отделе, спросил меня: "Ну, а как насчет того кошмара, который у тебя был в возрасте восьми или девяти лет? Сработает?" Я вспомнил кошмар и подумал "Да, он великолепен!"
Я превратил мертвеца в
парня по имени Хьюби Марстон, который владел плохим домом, и в значительной степени пересказал
историю из сна в красках романа.
В той истории Хьюби Марстон
повесился сам. Он был своего рода черный художник наподобие Алистера Кроули, своего рода темный колдун.
Отчасти я скомбинировал его образ с общепринятым персонажем американской прессы -
парнем, который живет и умирает в нищете.
Для меня,
как только работа над книгой начата, сам процесс становится похожим на
высокоскоростную версию книг-паззлов, которые у вас были в детстве и которые вы смешивали и собирали.
Обложка книги скажет: "Вы Можете Сделать Тысячи Лиц!"
Возможно, вы можете совместить шесть или семь различных глаз с различными носами.
За исключением того, что у вас нет тысячи лиц, есть буквально миллиарды различных событий, лиц и вещей, которые вы можете соединить вместе.
И это происходит в очень быстром темпе. Сны - только один из паззлов,
которые вы можете использовать. Но они работают на продолжение истории.
Иногда, когда я пишу, я могу использовать сны для того, чтобы создать эффект предвидения для истории. Предвидящие сны - основной элемент нашего сверхъестественного фольклора. Скажем, вы знаете человека, которому приснилось, что рейс номер 17 упадет. Он поверил в это и изменил свой рейс, и самолет рейса номер 17 упал. Но это подобие других городских сказок - вы постоянно слышите, что кто-то говорит: "У меня есть друг, с которым это произошло". Я никогда не слышал, чтобы кто-то говорил: "Это произошло со мной".
Наиболее близкое, о чем я вспоминаю в связи с опытом предвидения - это то, что я могу находиться в ситуации, когда меня охватывает сильное чувство дежа-вю. Я уверен, что я был здесь прежде. Я создаю ассоциацию с тем, что когда-то я видел сон об этом месте, об этом же порядке действий, но моя сознательная часть позабыла сон, когда я проснулся.
Время от времени,
сны приходят очень вовремя.
Когда я работал над романом "Оно", который был по-настоящему длинной книгой,
сон помог мне в переломный момент.
Я вложил много времени и усилий в идею относительно способности закончить эту огромную,
длинную книгу.
Когда я работаю на чем-нибудь, я вижу книги, законченные книги.
И, в определенном роде, идея книги уже находится в ней самой.
Я не затрачиваю много усилий на то чтобы придумать идею,
я только выкапываю идею из песка, как будто это древний артефакт.
Фокус состоит в том, чтобы извлечь без повреждений из этого предмета как можно больше,
сведя повреждения к минимуму.
Конечно же, вы всегда повреждаете его - я имею ввиду, что вы никогда не получаете идею полностью,
такой какая она есть, но, если вы действительно были осторожны (или же если вы удачливы),
то вы сможете благополучно откопать большую ее часть.
Когда я нахожусь в процессе работы, я никогда не знаю, какой у книги будет конец, я не знаю, что выйдет из-под моего пера в результате. У меня есть идея, указывающая на направление, в котором я хочу (или же надеюсь), чтобы история развивалась в дальнейшем. Но в целом, я подобен хвосту бумажного змея. Я не ощущаю себя змеем, или ветром, который его надувает - я только хвост змея. И если я знаю, когда я приземлюсь, что со мной происходит или произойдет сегодня, завтра и послезавтра, то я счастлив.
Но в целом, я подобен хвосту бумажного змея.
Я не ощущаю себя змеем, или ветром, который его надувает - я только хвост змея.
И если я знаю, когда я приземлюсь, что со мной происходит или произойдет сегодня, завтра и послезавтра, то я счастлив.
Так вот, в конце концов,
я добрался до точки, после которой уже не видел, что впереди.
С каждым днем я приближался все ближе к месту,
где должна была появиться одна из моих героев, маленькая девочка (я не думаю о них, что они хорошие герои, или что они плохие герои, это просто мои герои),
и где остальные должны были ее найти.
Я не знал, что с нею произойдет. И это чрезвычайно нервировало меня. Ведь этот путь не вел к завершению книги. Внезапно вы оказываетесь в точке, где нет ничего - это как внезапно лопнувшая струна, в результате чего вы не можете получить приза. У меня было уже 7 800 страниц, и я уже не мог остановиться. Помню, что как-то ночью я ложился в постель, повторяя про себя: "Я должен найти идею! Я должен найти идею!" Я заснул, и мне приснилось, что я оказался на автомобильной свалке, на которой моя история застопорилась.
Очевидно, что я был девочкой. Никакой другой девочки во сне не было. Там был только я. И на этой свалке была куча старых холодильников. Я открыл один и увидел этих тварей среди ржавых полок. Они были похожи на макаронины и подрагивали на ветерке. Затем одна из них расправила крылья, вылетела и села мне на руку. Стало тепло, как от укола новокаина или чего-то подобного, и цвет тельца твари стал меняться с белого на красный. Я понял, что тварь обезболила место укуса, и принялось высасывать мою кровь. Тут они все начали вылетать из холодильника и садиться на меня. Это были пиявки, напоминающие макароны. И они раздувались. Я проснулся и был очень напуган. Но я был также просто счастлив, поскольку теперь я знал, что должно произойти. Я взял сон и описал его в книге. Просто бросил его в книгу, совершенно ничего не изменив.
В повести "Тело" есть эпизод, когда несколько мальчишек оказываются покрытыми пиявками. Подобное на самом деле как-то произошло со мной (в этой повести много подобного материала, являющегося, по сути, пересказом реальных историй, которые были лишь немного доработаны). Я вместе с моими друзьями вошел в водоем в полутора милях от дома, где я тогда жил. Когда мы вышли, то все оказались покрыты этими малышками. Я не помню, снились ли мне тогда в связи с этим кошмары, но, конечно же, я увидел кошмарный сон с пиявками годы спустя.
Я уверен, что с этим сном произошло следующее: я пошел спать и подсознательно отправился прямо "на работу" и наконец-то "разбудил" этот сон, отправив его самому себе, точно так же, как вы отправляете сообщение по пневмопочте соседу по офису.
*** Я не думаю, что "по Фрейду" здесь присутствует что-то подсознательное или же
бессознательное. Я думаю, что сознание подобно океану.
Находитесь ли вы в дюйме, или в полутора миль от поверхности - вокруг все равно вода.
Вокруг H2O.
Я думаю, что наш разум похож на ванну, наполненную до краев питательным раствором, и различные вещи существуют в ней на разных уровнях. Некоторые из них трудно разглядеть, потому что мы не опускаемся достаточно глубоко. Но, безотносительно того, что происходит в нашей ежедневной жизни, в наших ежедневных мыслях, мысли которыми наш разум озабочен сегодня, постепенно проникают туда, в глубину, и оказывают свое воздействие там внизу.
Сообщения, которые мы
постоянно получаем, являются ничем иным, как образной переработкой тех вещей,
которыми мы были обеспокоены.
Я не думаю, что эти сообщения являются пророческими или чем-то в этом роде.
Я думаю, что многочисленные сны являются проявлением умственной и духовной насыщенности и ничем больше.
Это как сброс давления. Способом рассмотрения приведенной морской метафоры мог бы стать пример
гигантской креветки.
Сны это большая креветка, которую никто не ел в ресторанах до тех пор, пока кто-то не подумал о
ловле креветок после наступления темноты.
Они были там все это время, живя своей прозаической жизнью, но никто не ловил их.
И когда они были наконец-то пойманы, мы слышим: "Привет! Посмотрите как на это! Это что-то совершенно новое!"
И, если бы креветка умела говорить, она бы сказала - "Дерьмо! Мы не новы! Мы были здесь пару тысяч лет! Вы были слишком глухи, чтобы искать нас!"
Немного другим способом взглянуть на это, является рыба, которую мы привыкли видеть. В природе существует карп, золотая рыбка, сом, сельдь, треска, которые все являются поверхностными рыбами. Они погружаются до глубины 50, 60, возможно 100 футов. Люди ловят их, и мы привыкли их лицезреть. Мало того, что мы видим их в аквариумах и в книгах - мы видим их и на наших кухонных плитах. Мы готовим их, мы видим их в магазине в рыбном отделе. Допустим, вы спускаетесь в батискафе на порядочную глубину. Вы видите все эти флуоресцирующие, странные создания с перепончатыми зонтиками и сверхъестественными юбками которые переливаются на их телах. Это существа, которые мы видим редко, поскольку они взрываются, если поднимаются близко к поверхности. Они по сравнению с поверхностной рыбой - то же самое, что наши сны по сравнению с нашими поверхностными мыслями. Они изменяют образ, они изменяют форму. Есть сны и есть глубокие сны. Есть сны, для которых вы можете докопаться до их источников, лежащих намного глубже. Я уверен, что если бы вы хотели расширить эту метафору вы могли бы сказать, что в пределах человеческой души в пределах человеческой мысли действительно есть Марианские впадины - места очень и очень глубокие, где возможно обитают чрезвычайно странные твари. И то, что сознательный разум поднимает наверх, является неким эквивалентом разорвавшейся рыбы. Беспорядочным месивом, что было великолепно в родной среде обитания, но поднятое к солнцу, то быстро угасает и становится серым и унылым.
Шесть месяцев назад я видел воистину яркий сон:
Я находился в каком-то жилом здании, дрянном маленьком жилом доме. Входная дверь была открыта, и я мог видеть чернокожих людей, снующих туда-сюда. Они разговаривали и были счастливы. Затем кто-то закрыл дверь.
Во сне я проснулся и оказался в своей постели. Я думаю, что, должно быть, закрыл эту дверь самостоятельно. Мой брат был рядом со мной в одной постели, и вдруг он начинает меня душить. Мой брат сошел с ума! Это было ужасно!
Я вспомнил, что я сказал на последнем дыхании: "Я думаю, что там кто-то есть!" И он встал с постели и вышел. Как только он вышел, я закрыл дверь и запер ее. Затем я лег в кровать. То есть, в своем сне, я начал ложиться. Но тут я начинаю волноваться - действительно ли я закрыл дверь? Это одна из вещей, которую я постоянно реально боюсь в этой жизни. Выключил ли я горелку на кухонной плите? Оставил ли я включенным свет в доме, когда уезжал? Поэтому я встал и проверил дверь, уверенный, что она не была заперта. Я знал, что он все еще был там, со мной. Где-то там.
Я закричал во сне
"Он все еще в доме!" Я крикнул это так громко, что разбудил сам себя.
За исключением этого случая я не кричал при пробуждении.
Я только бормотал это снова и снова: он находится в доме, он в доме. Я был напуган.
Я обычно ставлю стакан ледяной воды около кровати, так вот, лед еще полностью не растаял, так что это случилось вскоре после того как я заснул -
что обычно для тех случаев, когда мне снятся наиболее запомнившиеся, яркие сны.
Часть моих задач как автора - мечтать и часто видеть сны. И обычно так и случается. Если я сажусь писать с утра, то в начале и в конце работы я знаю, о чем я пишу. Я знаю, что меня окружает. Это подобно неглубокому сну, который вам снится, когда вы ложитесь спать, или когда вы просыпаетесь. Но в середине, между этими промежутками времени, мир погружается во тьму и я способен видеть лучше.
Творческое мышление и сны
настолько похожи. что они должны быть взаимосвязаны.
В историях подобных "Телу" или "Оно", которые происходят в 50-х, 60-х годах я был буквально способен к регрессу, я был способен вспомнить вещи, которые я благополучно забыл. Время идет, и события накапливаются на поверхности вашего разума подобно снегу, покрывая более старые, предыдущие слои. Но, если вы способны поместить себя в состояние полусна, - мечтаете ли вы, или пишете в порыве творческого вдохновения, - вы способны получить все эти материалы назад. Как в результате глубокого сна.
Я осознаю (особенно в последние годы) как драгоценно это состояние. Драгоценна способность войти в это состояние. Как взрослый я также осознаю яркость моих снов, когда я их наблюдаю. Но у меня нет средств учета снов. Я чувствую, что, возможно, сны снятся мне реже, потому что я сбрасываю часть давления днем. Но я не могу это доказать. Я могу вспомнить, что нашел это состояние и как был этим восхищен. Это похоже на то, как если бы вы нашли секретную дверь в комнате, но не знаете точно как вы вошли в нее. Я не могу точно вспомнить, как в первый раз вошел в это состояние, за исключением того, что в то время я должен был садиться писать каждый день и делать это несмотря на то, хорошо или плохо идет моя работа. Через некоторое время подобной работы это произошло, и было похоже на постгипнотическое внушение.
Когда я сажусь писать, я знаю, что буду окружен привычными вещами. Я выпиваю стакан воды или кружку чая. Обычно я сажусь работать каждое утро около 8:00, или в 8:15, или в 8:30 - где-то в пределах получаса. Я выпиваю свои витамины, слушаю музыку, у меня есть мое любимое рабочее место, бумаги лежащие на обычных местах. Это все - привычные для меня вещи. Общей целью выполнения тех же самых действий изо дня в день является сообщение мозгу: ты собираешься скоро уснуть. Это действительно не сильно различается с обычными приготовлениями ко сну. Разве вы ложитесь спать каждый раз по-новому? Есть ли у вас любимая сторона кровати? Я чищу свои зубы, я мою руки. Почему все моют руки, перед тем как идти ложиться спать? Я не знаю. И подушки - предполагается, что подушки будут лежать определенным образом. Открытая сторона наволочки, как предполагается, будет направлена к спинке кровати. Я не знаю почему.
И поза та же самая - повернитесь на правый бок, повернитесь на левый бок. Я думаю, это способ, которым ваш разум говорит вашему телу или же тело говорит разуму (возможно они общаются между собой) что-то вроде: "а сейчас мы собираемся поспать". И, возможно, спящий следует той же самой проторенной дорожкой (если вы не подключаете в этот процесс наркотики, алкоголь или что-нибудь в этом роде).
*** Сны, которые я помню наиболее ярко - практически всегда наиболее ранние сны. И это далеко не всегда плохие сны, я не хочу ввести вас в заблуждение.
Один сон я помню очень ясно: это был сон c полетами, летучий сон. Я летел над магистралью в своих пижамных штанах. На мне не было рубашки.
Я просто пролетал гудя над эстакадами - жжих - и я напоминаю себе во сне, что нужно оставаться как можно выше, чтобы не быть рассеченным торчащими автомобильными антеннами.
Это довольно обыденная деталь, но когда я проснулся, то не чувствовал страха или ненависти, я ощущал только настоящее волнение, удовольствие и счастье.
Это не был неуправляемый сон с полетами. Я помню, что ребенком я видел много снов с падениями с высоты, но это единственный сон с полетами, который я могу вспомнить в подробностях.
*** Сны, которые я помню наиболее ярко - практически всегда наиболее ранние сны. И это далеко не всегда плохие сны, я не хочу ввести вас в заблуждение. Один сон я помню очень ясно: это был сон c полетами, летучий сон. Я летел над магистралью в своих пижамных штанах. На мне не было рубашки. Я просто пролетал, жужжа над эстакадами - ж-жих - и я напоминаю себе во сне, что нужно оставаться как можно выше, чтобы не быть рассеченным торчащими автомобильными антеннами. Это довольно обыденная деталь, но когда я проснулся, то не чувствовал страха или ненависти, я ощущал только настоящее волнение, удовольствие и счастье.
И я просыпаюсь.
Мне до сих пор снится этот "рабочий" сон, когда я застреваю в каком-то месте книги и пробую выполнить
все те нелепые обязательства, которые взял на себя.
|